Он очнулся от головной боли, которая обрушилась на него так внезапно, что не нашлось даже сил издать какой-либо звук или хотя бы просто выругаться про себя. Во рту сухо перекатывался язык, сейчас больше похожий на раскалённый камень, он больно царапал нёбо и склеивался с ним, точно приваренный смолой. Хотелось пить.Хотелось пить. Тело надсадно ныло и гудело, как от долгих побоев и обширных кровоподтёков, вся эта боль гулко отдавалась звенящим эхом в голове, вышибая очередное негодование из груди и слезу из глаза. Глаза же слезились так, что закрывались сами по себе и не давали осмотреть место, где он сейчас находился. Полежав так, в сознании, но в совершенном бездействии некоторое время, он всё-таки смог разлепить один глаз и приподняться на локте, осматривая комнату, где находился.
Крохотное, ничем не украшенное помещение без окон, в котором едва хватало места на узкое ложе и маленький столик из дерева. На его столешнице лежало небрежно сложенное полотенце и стоял маленький пузатый кувшин. В нём оказалась вода и, вознося хвалу богам, он немедленно выпил её, сразу ощущая, как в нём с каждым глотком становится на толику жизни больше. Напившись, он вылил остатки воды на полотенце и умылся влажной тканью, приводя себя в более-менее бодрое расположение духа. От прохладных прикосновений к раскалённой от боли коже стало лучше и, хотя от сидения немного кружилась голова, он с удовлетворением подумал о том, что теперь похож на ожившего трупа гораздо меньше. Он снова лёг, закрыв глаза и впадая в лёгкую дрёму, от которой головная боль уменьшалась, и в этом полусонном состоянии на него, наконец, напали мысли и воспоминания.
Арена цирка. Вопли. Бешеные кошки. Факелы. Чей-то безумный смех. Снова вопли, они всюду, яростные кошки, азартные выкрики, брань лорариев1, собственные дрожащие руки, стискивающие древко дрота так, точно в нём была жизнь…
До него медленно дошло осознание того, что он выжил после той безумной схватки с пантерами и леопардами. Так же он медленно осознавал то, что в его памяти существуют серьёзные бреши – вспомнить то, что было в его жизни до боя на арене, удалось с превеликим трудом и по малым крохам. Он помнил свою родину и свою семью, но совсем не смог вспомнить имён и лиц друзей, которые у него были совершенно точно. Он помнил, что был военным в звании, но ни само звание, ни своих сослуживцев из недр памяти он не вычленил. Сказав вслух пару довольно глупых и бессмысленных фраз по-гречески и по-латински, он лишь с неудовольствием отметил, что его голос звучит очень глухо и слабо, но вспомнить, откуда он знает оба этих языка и кто научил их ему, он не смог. Кажется, латинский он выучил как раз в армии, до этого обходясь без него…
Головная боль прошла почти полностью и невидимая подушка внутри головы перестала давить на лоб изнутри, давая мыслям немного свободы. Решив, что больше лежать не имеет смысла, он медленно встал и вышел из комнатки. Каждый шаг давался ему очень странно, точно он научился ходить совсем недавно, как маленький ребёнок и передвигать ногами и держать вес своего тела в пространстве ему крайне неловко и непривычно.
На улице день медленно клонился к своему завершению – солнце клонилось вниз, разбрасывая тусклый, уже не способный прогнать тени свет, а жара дня спала, уступив место томному вечеру. Он стоял в большой узкой улице-арке, образованной двумя параллельными рядами домиков, тесно прижатыми друг к другу. Каждый из них был поделён на несколько таких же комнатушек, в которой оказался он сам.
Улочка была пустынна, но стоило только выйти за её пределы, как взгляду открылось колоссальное пространство, запруженное людьми и зданиями. Место было открытое, практически без деревьев, достаточно большое и отгороженное от внешнего мира высоким забором. Не ясно было, куда именно он попал, но судя по тому, что вокруг были только вооруженные юноши и мужчины, а неподалёку обнаружилась площадь, где тренировались на деревянных гладиусах юноши, можно было заключить, что это или некий военный лагерь или гладиаторская школа.
- О, привет! Ты уже очнулся – это очень хорошо! – к нему вдруг подошёл мальчик лет восемнадцати. Очень миловидный и улыбчивый, с короткими вьющимися русыми волосами и голубыми глазами. Одет он был просто и оружия при себе не имел.
- Меня зовут Алексис, - продолжал мальчик тем временем. – Назовись и ты.
Он с удивлением, переходившим в крайний ступор смотрел на этого юношу, появившегося из ниоткуда так внезапно, точно тот был призраком или же обладал способностями к молниеносному перемещению. Впрочем, ничего необычного в этом нет, ведь он был молод, полон энергии и хорошего настроения. Однако вопрос, заданный этим юношей, был очень каверзный.
- Меня… я, - он нахмурился, точно вспомнив нечто неприятное, и потёр виски. Снова разболелась голова, блокируя доступ к, казалось бы, самому бесхитростному знанию из всех.
- Я не помню своё имя.
- Как жаль, - Алексис несколько смутился, точно ему стало неловко. – Это, видимо, последствия твоего потрясения… ты сильно ударился головой, и к тому же потерял много крови. Тебя лечили искусные умельцы и, можно сказать, что они вытащили тебя с того света!
Юноша добродушно хмыкнул, что верно значило его выражение лёгкого интереса и симпатии.
- И я тебя тоже лечил… ну, то есть, я помогал, чем мог. Мой отец – врач и я немного понимаю в медицине, что сослужило тебе хорошую службу. Пока ты был без сознания, меня приставили следить за тобой, но даже без моей помощи ты довольно быстро шёл на поправку.
По этим словам легко было понять, что юноша – грек2, и что он из богатой семьи, так как бедные люди вряд ли могли позволить обучать своего сына не только ремеслу, требующему множество дорогих приспособлений, но ещё и латинскому языку столь хорошо, что он говорил на чужом языке так же свободно, как и на родном.
Алексис всё говорил и говорил, при этом выразительно взмахивая руками и улыбаясь, выражая полную приязнь к своему молчаливому собеседнику, который был несколько огорошен столь большим количеством слов, разом свалившимся на него. Взяв под руку и не прерывая своей речи, мальчик увёл своего собеседника немного вбок, к портику, где остановился возле колонны. Вероятно, это было самое удобное здесь место для разговора, раз юноша повёл его сюда.
- Алексис, - мальчик тотчас же притих от строгого и грубого голоса, точно нашкодивший ученик. – Где мы?
- В школе гладиаторов почтенного Тита Люция Авитуса, - юноша обернулся через плечо, точно боясь, что кто-либо может подслушивать их разговор. – Он тебя купил к себе три дня назад.
- Три дня?! – эти простые слова оказали большее потрясение, чем все предыдущие слова Алексиса, вместе взятые. – То есть, я пролежал без сознания два с лишним дня?
- Нет, ты несколько раз приходил в себя, но ненадолго… и ты очень ругался по-гречески, - Алексис снова обернулся, - хорошо, что тебя понял только я. Ты порицал преторов и консулов3.
Последние слова мальчик сказал едва слышным шёпотом, и его можно было понять. Даже когда вокруг не было никого, нельзя было ручаться, что столь дерзкие слова не долетят до чьих-либо ушей и владелец их не донесёт об этих словах тому, кого они порицали.
Но это беспокоило только юношу. То ли он уже смирился, то ли просто не задумывался над своей незавидной и презренной участью – судя по его поведению, он тоже гладиатор.
Свободному человеку сложно смириться с участью раба. Это мерзко. Но рабство – полбеды, ведь быть гладиатором ещё хуже! Рабы, которые хуже рабов, пушное мясо патрициев4. Те, кого не считают даже за людей… В крови кипела обида и злость, стоило только подумать о том, что именно в этом статусе придётся принять смерть.
- Послушай, - Алексис легко тронул его за плечо, привлекая рассредоточенное внимание. – А ты… ты правда убил десять зверей в цирке?
В глазах мальчика было искреннее восхищение, что заставило улыбнуться, как бы ни тяжело было сейчас на душе.
- Похоже на то. Четырёх пантер и двух львиц я убил точно, а леопардов было некогда считать.
- О! – Кажется, юноша хотел сказать что-то, но одёрнул себя, закусив губу. Впрочем, неловкого молчания не получилось, он сразу же сменил тему. – Я совсем забыл, что надо показать тебя ланисте5! Он просил сразу сообщить, когда ты очнёшься. Идём же!
По дороге Алексис всё никак не умолкал. Кажется, он вообще не умел молчать и если заставить его замолчать хотя бы ненадолго, то он умрёт без разговора, как умирает рыба без воды. Но надо отдать ему должное – сейчас вместо праздной болтовни он сообщал довольно полезные вещи относительно устройства школы, где они находились, её порядков и прочие полезные вещи, которые требовалось знать.
- Нашего ланисту зовут Марий Триариус, он рудиарий6, - Алексис уверенно шёл по территории школы, периодически здороваясь с кем-то и приветливо махая рукой проходящим мимо людям.
- И, если слухи не врут, на сегодняшний день он единственный лаиста-рудиарий в Риме!
- В Риме?..
Собирая крохи памяти, новоиспечённый гладиатор мог точно сказать, что тот цирк, где его кинули на съедение зверям, был не в Риме. Он был очень далеко от Рима, надо сказать, – два дня конного пути. И, если рассуждать здраво, то выходило, что эти два дня пути Алексис никак не мог быть рядом. Значит, без сознания он провёл гораздо больше времени. И, самое главное, цирк, в котором он будет выступать…
- Колизей…
- Да, в Риме только один цирк, зато какой! – Алексис говорил об этом столь весело, точно не понимал, для чего римляне строили свой проклятый цирк, за что получил неодобрительный взгляд, заставивший его быстро сникнуть и замолчать, чтобы не обронить ещё какую-нибудь глупость.
Вскоре они дошли до нужного места – ещё один портик, в тени которого скрывались патриций в белоснежной тоге с алой окантовкой и рударий, которого невозможно было спутать с кем-то ещё. Поздоровавшись с ними, Алексис коротко, но в свойственной ему эмоциональной манере поведал о том, что новый гладиатор наконец очнулся и он привёл его, как ланиста того и просил.
- Как же тебя зовут, Felix7? – спросил Марий Триариус приятным низким голосом. Этот гладиатор был ещё не стар, ему было едва ли больше тридцати пяти лет и его спокойное лицо, пускай даже перекошенное шрамом, внушало только приязнь.
- Или стоит лучше сказать Vitalis8? – пошутил патриций, который был хозяином школы, Люций Авитус. Он тоже был располагающ к себе, приятен внешне и довольно молод.
Алексис хотел было сказать, что он не помнит своего имени, но тот, кого назвали Феликсом коротким взмахом руки, подкреплённым грозным взглядом, велел мальчику молчать.
- Меня зовут Децим9, рудиарий, - сказал он спокойно.
- О, какое вещее имя, - с весельем воскликнул Тит Люций. – Что же, оно сулит тебе ещё как минимум девять великих зрелищ, если мы берём в счёт то, что уже было. Знаешь… а если так и будет, то, скорее всего, ты станешь рудиарием, как Марий! Думаю, я даже смогу об этом позаботиться.
- Как благородно с твоей стороны, - полусерьёзно, полуиронично оценил реплику Марий Триариус. – Но, пожалуй, ты рано начал говорить о таких вещах.
- Брось, - патриций широко улыбнулся всем трём гладиаторам. – Если не поощрять бойцов, то нельзя будет добиться от них зрелища, верно? А ведь зрелища – это именно то, что нужно… ладно же, Марий, я оставлю вас. Вижу, ты хочешь поговорить с Децимом, так что не стану тратить своё и ваше время.
Попрощавшись, Тит Люций Авитус ушёл, а Алексиса отослал рудиарий, велев заняться более полезными делами, чем слушание чужих разговоров.
- Почему ты не назвал нам своего настоящего имени? – Марий смотрел строго, но не осуждающе. – Неужели это такая большая тайна?
- Гораздо большая, чем ты думаешь, - гладиатор нахмурился. Тема была неприятная. Но рудиарию стоило поаплодировать – ловко же тот раскусил его! Даже патриций лишь посмеялся, ни над чем не задумавшись.
- Я не помню своего имени. Можно сказать, что у меня его до этой минуты и не было… впрочем, не важно! Меня устраивает называться и так. Но скажи, как ты узнал, что это не моё настоящее имя?
- Это так же легко, как посчитать до трёх, - Марий коротко рассмеялся. – Децим – римское имя, а ты на римлянина похож так же сильно, как и я – на галла.
Это была чистейшая правда. Рыжеволосый и голубоглазый Марий Триариус с классически правильными римскими чертами своего красивого лица в Галлии сошёл бы за диковинку, как и сам Децим – смуглый и черноволосый - выделялся бы на улицах Рима.
- К тому же ты не назвал ни своего номена, ни конгомена10. Досадная промашка, да? Но латинский ты знаешь хорошо… откуда?
- Выучил в армии. Но не спрашивай, кем я служил и где – я не отвечу на этот вопрос.
Триариус задумался на несколько минут, отбивая пальцами ритм на рукояти меча. Децим усмехнулся, догадавшись, о чём думает рудиарий. В самом деле, он выглядел подозрительно и походил то ли на шпиона, то ли ещё на кого-то, кому доверять не следовало. И, пожалуй, ему нравилось то, что Марий так думал. Не смотря на то, что он был хорошим человеком и должен был вызывать симпатию у своего нового подчинённого, ему это не удалось. Децим относился к нему со спокойной, удивительно холодной и контролируемой ненавистью, как, собственно и к Люцию Авитусу с Алексисом. И, скорее всего, он так будет относиться ко всем, с кем его сведёт судьба в этой школе. Марий же, как крайне проницательный человек, это прекрасно понимал, хотя и не догадывался о причинах такого поведения.
- Хорошо, я не буду, - наконец нарушил молчание Триариус. – Будем считать, что ты забыл всё, что с тобой происходило до того, как ты попал сюда.
После этих вполне невинных слов у рудиария перехватило дыхание – Децим взглянул на него с такой злобой, что казалось, он сейчас же набросится и раздерёт ему горло зубами. Этот взгляд длился всего мгновение, после чего Децим напустил на себя отстраненно-хмурый вид, точно ничего и не произошло.
- Сколько тебе лет? – Марий сморгнул, сгоняя с себя мимолётный страх, и тоже решил делать вид, что ничего не было. В конце-концов, мало кому понравится за здорово живёшь из свободного человека с семьёй и любимой женщиной, а может даже и с сыном, превратиться в презираемого всеми раба-гладиатора.
- Двадцать два, - последовал лаконичный ответ. Марий вздохнул – не хватало только того, чтобы он отвечал односложно, точно спартанец. Вытягивать ответы он очень не любил, так как это было сродни насилию над душой.
- Звери тебя сильно истрепали и после этого прошло не так много времени. Насколько хорошо ты себя чувствуешь?
Децим заложил руки за спину и прислонился к колонне, глядя на стремительно темнеющее небо. Ему не хотелось говорить о своих слабостях вслух, но он понимал, что ланиста спрашивает всё это не из праздного интереса.
- Почти всё время кружится и болит голова, иногда мне кажется, что земля уходит из-под моих ног и я сейчас упаду. В эти моменты я сам себе напоминаю младенца, только выучившегося ходить. Перед глазами меркнет, точно кто-то кинул мне повязку на глаза и тогда в ушах стоит зуд, точно множество насекомых летают рядом с моей головой. И, не смотря на то, что я много спал и проснулся давно, я всё равно ощущаю сонливость.
- Во имя богов ада! Как ты вообще смог в таком состоянии встать на ноги и самостоятельно сюда дойти? – Триариус был обескуражен.
Децим лишь развёл руками, показывая этим, что пришёл так, как ходят все люди: ногами по земле. Больше ему было нечего сказать, но, если честно, он уже немного жалел, что не остался спать дальше, а вышел за дверь своей комнатки.
- Ладно, ещё несколько недель тебе потребуется на то, чтобы окончательно приди в себя. Экономь силы и много отдыхай… потому что вряд ли тебе это удастся потом.
Децим хохотнул, показывая, что всё прекрасно понимает и уже собрался уходить, но Марий велел остаться.
- Подожди уходить, у меня есть ещё одно дело к тебе… ты гладиатор, но я тебя ещё не причислил ни к какому виду, так как не знаю, с каким оружием ты обращаешься лучше всего. Может, ты хочешь выбрать сам, кем тебе быть?
- Я не знаю, какие бывают гладиаторы, так что это ты мне скажешь сам. Я лишь могу сказать, что неплохо владею мечом, но не люблю щиты. А ещё я неплохо метаю дрот, - Децим задумался на мгновение. – Пожалуй, что с дротом я даже управляюсь лучше, чем с мечом.
- Вот как? – Мария это заявление, как видно, изрядно развеселило. – Ну, раз ты не любишь щит, то можешь стать дримахером – они вооружаются двумя гладиусами, но не носят доспеха. Но лично я бы тебя поставил или провокатором или бестиарием. Первые, хоть и носят щит, зато защищены кирасой. А вторые вооружены дротом.
- Бестиарии мне пока нравятся больше, - поразмыслив, сказал гладиатор, не глядя на своего собеседника.
- Да, к тому же быть именно бестиарием тебе очень кстати, - Триариус веселел на глазах, - ведь их выставляют не против людей, а против диких зверей вроде львов и пантер.
- Что ты сказал? – Децим весь напрягся, как будто готовясь к нападению, а лицо его покраснело от ничем не скрываемого гнева. – Ты в своём уме предлагать мне подобное после того, что я пережил с этими проклятыми кошками в том цирке?
- Спокойнее, Децим, - Марий вскинул руки вверх в успокаивающем жесте. – Я предложил тебе это не просто так, а в надежде тебе немного помочь. Не кипятись и выслушай меня.
- Помочь? – с недоверием и горькой иронией переспросил гладиатор, с усилием воли снова становясь спокойным. – И как же?
- Бестиарии, сражаясь со зверьми, имеют больше шансов выжить, нежели другие гладиаторы… тебе, так сильно пострадавшему, это придётся весьма кстати на первое время. К тому же, - рудиарий тяжело вздохнул, - если тебя будут выставлять в одиночку против десятка зверей, как и в тот раз, ты устроишь грандиозное зрелище. Наверняка кто-то в Риме уже слышал о тебе, к тому же тебе в этом случае можно придумать красивую предысторию, которая понравится публике. Ну и твоё имя… ты понимаешь, что всё это может пойти тебе на пользу?
Децим стоял в оцепенении, как после отрезвляющего удара после приступа бешенства. То, что говорил Марий Триариус, было очень верно, правильно и благородно с его стороны по отношению к нему. И это даже при том, что тот явно понимал, что сам Децим относится к нему не слишком благосклонно.
- Если же ты всё-таки против, - продолжал тем временем Марий, - то ты ещё можешь стать велитом. Они так же вооружены дротом.
Все эти слова рудиария немного, но тронули озлобленного Децима и он смягчился, сказав себе, что у него нет повода относиться к этому человеку грубо, тогда как он сам относится к нему с изрядной долей понимания.
- Хорошо, я послушаю тебя, - кивнул он и продолжил с некоторым усилием. – Как только я почувствую себя лучше, я тотчас начну у тебя обучение, чтобы… чтобы стать бестиарием. Но потом я всё равно брошу это и стану кем-то ещё. Звери мне слишком отвратительны.
- Славно, что ты хоть и злой, но разумный человек, - Триариус улыбнулся. – Я больше не держу тебя, ты можешь идти.
- До встречи, - Децим, кивнув ему, уже развернулся, но потом всё же обернулся вслед уходящему ланисте. Смутные сомнения и непонимание заставили его остановится.
– Марий!.. Скажи, почему ты так добр ко мне?
- Что за глупый вопрос? – Триариус обернулся через плечо. – Мальчик, я сам когда-то был гладиатором и знаю, что это такое. И раз уж мне не дано вас всех отпустить на свободу, я решил помогать таким несчастным хоть так.
Сказав это, рудиарий пошёл прочь быстрым шагом, и совершенно сгустившаяся темнота моментально скрыла его с глаз. Децим развернулся и пошёл в другую сторону, откуда пришёл с Алексисом. Тот, как оказалось, ждал его, проводя время ожидания за разговоров с каким-то юношей своего возраста. Но, только увидев Децима, Алексис тут же попрощался и подошёл к нему.
- У тебя грустный вид. Марий Триариус сильно утомил тебя?
- Не сильнее, чем ты своей болтовнёй, - Децим слабо улыбнулся. – Может, лучше покажешь, где здесь можно поесть и выпить хоть какого-нибудь вина?
- О, это крайне легко!
Остаток вечера и начало ночи Децим провёл в утомляющей, но необходимой ему компании Алексиса. Порассуждав, гладиатор решил, что всё равно никто кроме этого паренька не познакомит его с устройством римской школы и римской жизни лучше. А раз так, то стоит немного потерпеть его и головную боль от его трескотни. Радовало лишь одно – если попросить этого юнца говорить о деле, он будет говорить о деле и довольно обстоятельно, не отвлекаясь на лишние темы. И он был не настолько глуп, чтобы говорить что попало, выбирая темы разговора довольно тщательно, если заходил в людное место.
Но всё равно, ложась спать, Децим хотело одного – проснуться в каком-нибудь другом месте, как можно дальше от гладиаторской школы Тита Люция Авитуса. Или не проснуться вовсе.
__________________________
1 Лорарий - служитель цирка.
2 Римляне презирали врачей и долгое время врачебное искусство практиковали только греки, которых везде было порядочно.
3 Претор - представитель высшей власти в Древнем Риме. Второе лицо после консула.
4 Патриции - римский класс, обладающий полными гражданскими правами. Обладали уникальным правом носить тогу, голосовать в выборах и быть избранными в Сенат или на роль претора или консула.
5 Ланиста - учитель в школе гладиаторов.
6 Рудиарий - гладиатор, получивший свободу.
7 Felix - римское имя, в буквальном переводе значащее «счастливый».
8 Vitalis - римское имя, в буквальном переводе значащее «выживший».
9 От числительного decimo - десять.
10 Устройство римского имени: <преномен> <номен> <конгомен>. Децим - очень распространённый в Риме преномен.
Он очнулся от головной боли, которая обрушилась на него так внезапно, что не нашлось даже сил издать какой-либо звук или хотя бы просто выругаться про себя. Во рту сухо перекатывался язык, сейчас больше похожий на раскалённый камень, он больно царапал нёбо и склеивался с ним, точно приваренный смолой. Хотелось пить.